Богдана Ващенко — журналист и видеограф. Проекты делает со своим мужем — фотографом Виктором Лягушкиным. Их крупные работы связаны с пещерами Ординская и Оптимистическая. Их недавний проект — первая в мире подлёдная фотовыставка.
Это интервью было задумано как разговор с семьёй. Но, увы и ах, Виктор участия в беседе принять не смог. Так что на вопросы нашего редактора о природе фотосъёмки, таинствах спелеологии, ролях в семье и призвании творить Богдана с присущей ей прямотой отвечала одна.
Беседовала: Ольга Вилкова
Фото: архив Богданы Ващенко
Богдана, начнём с разговора о семье и работе? Как вы делите роли в проектах?
В вопросе общения со спонсорами, с заграничными проектами всё делаю я, по России этим чаще Витя занимается. Он большой, страшный (смеётся). У нас любят, когда человек приходит страшный, брутальный. А заграницей нет такой фиксации. Скажем, у нас очень много договорённостей «по понятиям», нельзя прийти и «сразу в бой». Так не делается. Нужно прийти, долго разговаривать, и в конце «переговоров» тебя даже не спрашивают «а чего ты хочешь?», а намекают. И ты точно так же намекаешь, и такие хороводы вы очень долго водите. Витя вот в состоянии всё это делать, а я нет. А заграницей всё наоборот. Там я прихожу, и сразу с места в карьер: «Здравствуйте, а с кем поговорить насчёт спонсорства?» Они как раз такое любят. Потому что зачем тратить время чужих людей?
Банальный вопрос: вы воспринимаете ваши проекты как работу или как хобби?
Работа. Хобби у меня — репку на огороде выращивать. Я брюкву недавно вот вырастила. Купила семена, они назывались «детская любовь» — я мимо такого названия не смогла пройти. Купила и посеяла — посмотреть, а что же вырастет? Обещали, что они будут маленькие, а вышли огромные. Вот такое дурацкое хобби (смеется). Только редко получается заняться. Мы работаем, ездим, и так устаём, что хочется полежать на диване и посмотреть телевизор. Или уехать в деревню и там вырастить какую-нибудь морковку.
Кроме садоводства я в качестве хобби бегаю. Поскольку я в прошлом альпинист, мне всегда хотелось спорта без рюкзака и других грузов. Поэтому меня привлекает трейлраннинг, но не хватает времени на тренировки. Тренированность мне помогает в наших экспедициях, но в самих поездках времени на это нет. Вот сейчас (весной – прим. ред.) мы были на полярном круге — я не пробежала ни минуты — времени не было. И вернулась не в форме.
Мне говорили: «Ой, ты в горы ходишь, это так ужасно, там же можно погибнуть». Я им говорила, что по статистике гораздо больше людей гибнет в собственной ванной, поскользнувшись на мокром полу. Но мы же не боимся ходить в ванную.
Если простыми словами: что вы делаете в пещерах?
Мы делаем фотографии. Идея какая: мы не исследуем сами, исследуют другие. А мы о них рассказываем. Бывает, что у нас получается что-то сделать: мы оказываемся где-то первые или обнаруживаем какое-то явление, которое никто не видел. Но это очень неудобно — ведь получается, что ты пишешь о себе, а хвалить себя это как-то некрасиво. Но вот когда у тебя есть герой, учёный, исследователь — о нём рассказываешь то, что видишь.
Какие проекты сейчас активные?
Сейчас у нас большой проект в пещере Оптимистическая. Чем удивительна эта пещера — её открыли 53 года назад. Первые исследователи, которые туда зашли — нашли дырку, куда уходила вода. Они туда зашли, проползли через узкий вход, и копали, копали. Прокопали 400 метров и вернулись. Они были молодые ребята, совсем-совсем молодые. Мечтали о великой пещере. Они вернулись в свой клуб и говорят: «Вот, мы нашли новую великую пещеру! Мы знаем, по нашим оценкам там должно быть три километра минимум! Мы вот копали, копали, прорыли в этой глине 400 метров». Люди из их клуба посмотрели на них и говорят: «Ну вы ребята и оптимисты». Поэтому пещера называется «Оптимистическая». Самое крутое — они угадали. Пещера великая: не 3 километра и даже не 10 — на данный момент её длина достигла 285 километров, и она будет ещё расти. В принципе у неё есть возможность стать самой длинной пещерой мира. Ребята из турклуба пока не очень этого хотят, потому что тогда им нужно соединиться с соседней пещерой — Озёрной, там 160 километров. И тогда это будет система — Оптимистическая-Озёрная, и нужно будет решать, кто же там будет командовать. Есть такой обычай, он и в России, и на Украине остался сейчас: каждую пещеру осваивает определённый клуб, проводит в ней все работы, администрирует всё, что в ней происходит. В Оптимистической — один клуб, а в Озёрной — другой. И как им придётся договариваться потом — не очень понятно. Поэтому они не спешат, но думают в этом направлении и иногда говорят так небрежно, мол, вот, я знаю, там такой ход, он очень даже вероятно выйдет в Озёрку.
Про юридические отношения: «Клубы — юридическое лицо, на них всё и оформляется. Либо покупают землю над пещерой, либо берут в аренду. Или, если это, например, памятник природы (очень часто бывает, что наверху — памятник природы. Оптимистическая, например, находится под заповедным лесом), то они оформляют документы, которые позволяют им проводить там различную деятельность — зарабатывать на этом деньги или просто исследовать».
Так вот с тех пор, как первые безумцы прорыли в Оптимистической 400 метров, туда ездят их товарищи, дети товарищей и внуки товарищей, и вот эти три поколения — они приезжают туда и копают. Потому что они причастны к великому. Они делают чудо природы своими руками. Понимаешь, как это круто? Представляешь, 60 лет копать? Ты лезешь под землю, ты там не видишь света белого неделями, и ты копаешь, стоя где-то там в распорах или в узости, ковыряя глину ломом и ссыпая её в ржавое ведро, и передаёшь обратно полное, пронося его где-то там за ухом, так как стоишь в узости. Вместо того чтобы поехать в Турцию, Египет или Сочи отдохнуть, они едут в пещеру.
Вы говорили, что занимались альпинизмом — почему всё-таки ушли из спорта?
У меня есть готовый ответ, но я сейчас не уверена, что он правдивый. Для себя я раньше отвечала, что это из-за мужчины случилось. Что в этом всём был мужчина, с которым я рассталась и не хотела его видеть. Поэтому я ушла кататься на лыжах и там каталась. Как у Ричарда Баха: «Заводи мотор и взлетай». Я еду: склон, лыжи, солнце, никого нету, только я. И никаких вот этих вот проблем с мужчинами. Но сейчас я подумала, что, не в этом было дело. Скорее всего, я просто потеряла к этому интерес. Кто бы меня заставил бросить альпинизм!
Мне говорили: «Ой, ты в горы ходишь, это так ужасно, там же можно погибнуть». Я им говорила, что по статистике гораздо больше людей гибнет в собственной ванной, поскользнувшись на мокром полу. Но мы же не боимся ходить в ванную.
Как, по вашему опыту, в разных видах спорта относятся к женщинам?
В боевых искусствах, например, если женщина из себя что-то представляет, то относятся с уважением. Хоть и говорят, что в айкидо сила не имеет значения — это некоторое лукавство. Твоя масса тела и твоя сила имеет значение. Даже если ты много и хорошо тренируешься, просто по биологии женщина будет слабее и легче чем настолько же тренированный мужчина. Поэтому да, ты в несколько проигрышном положении. Но, тем не менее, коллеги из других видов спорта относились ко мне с уважением. Например, мой коллега, занимающийся боевым самбо. Мужчины обычно сначала смотрят, приглядываются, но, когда видят, что ты что-то умеешь, — принимают тебя, уважают.
Думаю, мужчины там проходят такую же инициацию.
Вероятно, да. Не важно, какого ты пола — важно, что ты делаешь. Вот по молодости я замечала (к себе) такое отношение, типа «у-у-у, девочка». В альпинизме оно было, меня бесило жутко. Например, нужно идти с кем-то в паре. Человек, выбирающий себе напарника, думает-думает, берёт с собой мальчика, который сильно хуже подготовлен, чем я. И я всё думала: «Почему? Я же лучше». Я это воспринимала именно как отношение к женщине. Сейчас уже не могу проверить, так ли это, или может быть просто я раздражала — я же была ужасно вредной.
Что вы делаете, когда бывает «передоз» работой? Такое же часто случается на фрилансе.
Я начинаю читать фигню какую-нибудь, прям совсем фигню. Например, какой-нибудь женский роман. Как она невинная девица ищет себе принца — что-нибудь совсем такое вот. Как жвачка, тошнотворная жвачка. Даже стыдно об этом говорить. Иногда надолго ухожу в этот читательский запой.
Текст — это растянутое во времени переживание.
Для того, чтобы читать хорошую литературу — нужно задействовать мозги, а тут мозги не нужны — можно просто выключиться, как будто спать наяву. И помогает. После этого чтива мозги освобождаются от всего.
Как вы начали заниматься видео? Спонтанно?
Не совсем. Как автору текстов, мне хотелось расширить возможность рассказывать истории. Чтобы можно было ещё показывать. Фотография — это инсайт. Ты посмотрел какую-то картинку — и у тебя впечатление. А текст — это растянутое во времени переживание. Ты берёшь читателя за руку и проводишь его последовательно через разные эмоции — заставляешь почувствовать то, это, пятое-десятое. Видео — это такой же растянутый во времени процесс, но там другой язык, другие законы. Это такой большой хороший инструмент.
В каких странах вам субъективно нравится находиться?
В Грузии. В Грузии офигенно. Грузия — это СПА для души. Я даже не знаю «почему» — почему-то. Почему-то ты там расслабляешься со всеми. Но там тяжело работать — вот ты туда приехал, думал за неделю всё сделать, а прошёл уже месяц, и ты ничего не сделал, потому что тебя расслабило. Как-то там всё вместе, наверно, — и люди такие, и климат такой, культура.
«Процесс мне интересен, но ты во время этого процесса можешь испытывать и негативные эмоции. Трудно, ты устал, ты уже задолбался нырять, но что-то не складывается — например, солнце не выходит, или все косячат. Или планировали, что будет вот так, снимаем — а получается говно. Это тоже может быть. Значит, надо переделывать. Это трудно. Но когда, наконец, ты понимаешь: оно получилось, это восторг. Ты ещё из воды не вылез, но ты знаешь, что «еp-есть!»»
А вы с Виктором ведёте активную социальную жизнь? Часто посещаете всякие мероприятия?
Кстати, мероприятия — не очень. Мы с Витей, так, несколько социопатичны. Редкие мероприятия нас радуют. Ну вот из прошлых — это «Фотопарад» в Угличе. Он какой-то такой душевный. Это фотографический фестиваль. Мы первый раз поехали тоже такие: фу-фу-фу, не хотим, там люди, тусовка, надо со всеми разговаривать, улыбаться, мы устали. Но мы поехали и оказалось, что там здорово. И на следующий год приехали, меня уже заманила одна из организаторов — куратором направления фотожурналистики. В этом году, судя по всему, я опять поеду в этой роли. Но там действительно хорошо.
А в какие моменты вы ощущаете удовольствие?
Когда ты делаешь чего-то клёвое. Вот когда ты завершаешь и понимаешь: «Блин, получилось!» Когда мы запланировали что-то сумасшедшее снять — и мы это сняли, мы это сделали. Это да, это катарсис. Вся команда ликует.
Про вашу подлёдную выставку: каков был охват?
На самом деле он небольшой, если ты имеешь в виду посетителей, которые увидят её своими глазами. Я думаю, что несколько сотен человек всего — те дайверы, которые приехали на Полярный круг, чтобы посмотреть.
Но идея была не в том. Изначально нашей мыслью было — обратить внимание. Когда ты делаешь что-то первое в мире, ты, конечно, хочешь обратить внимание. И если мы имеем очень хорошие фотографии и новостной повод, то — «бинго!», о нас все напишут.
А когда ты видишь эти фотографии ТАМ, увеличенные — они будто порталы в другой мир.
А получилось даже больше, чем мы ожидали. Когда подводные фотографии оказались под водой, выяснилось, что они и выглядят совсем по-другому — будто дополнительная глубина появляется. Смотришь ты на них, думаешь — да, они клёвые. Но это животные и всякие вещи, которых люди в обычной жизни не видели, немножечко как иллюстрация к «Аватару». Это с одной стороны волшебно, потому что вещи, которые ты видишь впервые — они какие-то неземные, а с другой стороны — это как мои женские романы. Я вот их читаю, но это же не со мной происходит, это не моя жизнь. А когда ты видишь эти фотографии ТАМ, увеличенные — они будто порталы в другой мир. Такое двойное погружение получается. И мы, конечно, надеялись на это, но пока мы сами не увидели — не понимали, что мы сделали.
Есть ли у вас какая-то глобальная/социальная цель?
Есть такая. Чтобы больше людей знало о волшебном мире, который нас окружает. Человек любит разделять: это — человек, а это — животное. У людей есть сознание, а у животных — нет. У нас язык, мозг так устроены — мы стараемся разделять. Но на самом же деле нет никакого мира людей, а там, снаружи, мира животных — мы все в одном пространстве живём.
С другой стороны, неизвестные вещи несут в себе волшебство. Они привлекают нас: там происходит что-то незнакомое, ты не знаешь, как это работает и функционирует — чистое волшебство. Мы с Витей находим места, которые это волшебство излучают, и пытаемся перенести его, сюда, в нашу жизнь.
Идёт ли вот этой красной линией глобально-социальная цель про волшебство в ваших текстах? Или вы просто держите её в голове?
Наверно, скорее держу в голове. Это скорее моё кредо, ну, и Витино, судя по всему, тоже. Это как по Кастанеде: «Мир таинственен и непостижим». Слоган жизни.
Неизвестные вещи несут в себе волшебство. Они привлекают нас: там происходит что-то незнакомое, ты не знаешь, как это работает и функционирует — чистое волшебство. Мы с Витей находим места, которые это волшебство излучают, и пытаемся перенести его, сюда, в нашу жизнь.
Я скорее созерцательно к миру отношусь, а для Вити важно людям обо всём рассказать. Смотри, я с притчи начну. Когда белые люди приплыли к берегу Америки, индейцы не поняли, откуда они взялись, поскольку в их картине мира не было кораблей. Для них эти люди появились будто бы с неба. Но потом они поняли, что с белыми людьми надо что-то делать и они позвали шаманов. Шаманы — это люди, которые видят немножко больше. И вот они вместе собрались, долго медитировали, и стали замечать, что, когда белые люди появляются — по воде идёт рябь, облака какие-то, на которых эти белые люди прибывают, и так шаманы научились видеть корабли и научили этому своих соплеменников. И тогда все смогли увидеть корабли.
Человек искусства каждый раз видит что-то новое, и рассказывает об этом людям, чтобы это что-то стало частью и их мира. И это мы делаем в каждом проекте. Наш самый первый совместный проект — пещера Ординская. Мы сняли её так, как никто до нас её не видел и не снимал. Но сейчас все её снимают именно так — в голубом цвете. На самом деле вода там зеленовато-голубая. Голубой цвет получился случайно — Витя фокусировался на мой фонарь холодного свечения. Когда все посмотрели фотографии, они приняли эту пещеру вот такой — их мозг уже отфильтровывает лишнюю зелень. Голубой цвет делает пещеру холодной, загадочной.
Или, например, ты когда фонарём светишь — он же освещает маленький узкий кусочек — а вокруг играет причудливый светотеневой рисунок. А когда мы высветили всю пещеру и сфотографировали её — многие удивлялись и не узнавали пещеру, которую так долго исследовали. Потому что именно сквозь эту оптику они её не видели.
Не возникает ли у вас с Виктором конфликтов по работе?
Мне очень повезло с Витей. Мы с ним одинаково думаем и делаем одно дело вместе. Но при этом мы определили сферы влияния и определили кто главный. Если мы снимаем фото, то Витя главный. Он говорит «тут будет так». Мы, конечно, можем прийти к нему все, сказать: «Витя, нам кажется, что вот тут вот это не красиво или как-то не так», но окончательное решение за ним. А если мы пишем, то, соответственно, я решаю. Потому что я лучше знаю, как.
Я замуж вышла только один раз — за Витю. До этого у меня были моменты, когда я была в серьёзных отношениях, мы вместе жили, и я гасла. Меня съедал быт, я меньше занималась тем, что мне действительно нравится. Потом я расставалась, и всё было хорошо — занятия, поездки, но мужчины рядом не хватало, а для моей психики это важно. Теперь у меня всё есть.
И быт не убивает?
Нет. Я могу делать то, что хочу, и я уверена, что Витя меня поддержит. Если я скажу ему: «Для меня это важно, мне это нужно делать», то он поможет — как сейчас помогает осваивать видеосъёмку.
Говоря о семейном укладе – у вас скорее традиционная семья?
Скорее да. Потому что мне нравится готовить, и мне в общем нравится мыть посуду. А Вите не нравится мыть посуду, и он не умеет готовить. Но при этом он тоже старается делать свою часть. Раз на меня упало это, он пытается делать то, что должен стандартно делать мужчина. Например, починить кран. Или забить гвоздь. У нас любимая дразнилка есть — я говорю: «Лауреат, забейте гвоздь», или «Амбасадор, вынесите мусор!» Правда с некоторых пор это он уже начал меня так дразнить.
Я могу делать то, что хочу, и я уверена, что Витя меня поддержит.
Это просто случайно так сложилось. Понятно, что нас воспитывали такими, но всё равно так совпало. Повезло нам, просто повезло. Это безумная удача. Я просто не знаю, как нам удалось так.
Мне кажется, люди всю жизнь такое ищут.
Общалась: Ольга Вилкова
Фото: архив собеседницы
